Memories

Мастер о Мастере: «Вундеркинд-музыкант, в семь лет концерт. Но к музыке равнодушен, иногда лишь впадает от неё в истерику. Данные же редчайшие – и слух, и звучание, и скорости...».

Два великих Мастера – писатель и пианист – они сосуществовали в одном лице. 16 сентября 2010 года их Бытие навсегда перевоплотилось в слово и звук.

16 сентября 2010 года умер, обретя бессмертие, русский Мастер Борис Фальков...

По ком же звучала Музыка на его панихиде? Она звучала, звучит по нам, как звучат по нам страсти Господни, как по нам звонит колокол: отныне и присно и во веки веков...

Слушающий да услышит этот медитативный, завораживающий мотив – мотив страстей в основе фальковского пианизма. Даже Скрябин в самых мятежных своих порывах по-фальковски внемлет Богу. Всё, что он делает, он делает пронзительно, пронзающе беззащитно – и в этом – откровение и отсутствие выбора для нас, неотвратимо впадающих в наркотическую зависимость от его тембровых красок, объёмности звучания, от его уникального дара: творить за роялем особую – резонансную гармонию, гармонию призвуков, обертонов.

И это не приём, не техническое ухищрение – так музыка являет себя через него.

Чимароза. Первые такты его сонаты, трагическая, надтреснутая трель... она не разрешается во времени... Кто слышал, кто понимал это до Фалькова?

Пёрселл – открытие, потрясение! Гениальный Пёрселл, кому ведом он был до Фалькова? Вильгельм Фридеман Бах – что мы знали о нём кроме того, что он достойный сын своего отца?

17 век... 18 век... После альбома Фалькова смешно рассуждать, кто кому наследовал. Ибо Фалькову известен великий парадокс вечности: в акте сотворения Музыки одномоментны все гении: и жившие, и живущие, и ещё не родившиеся. «Люблю ли я Фалькова? – переспросил друг Бориса, знаменитый пианист Вячеслав Новиков. – Я люблю Музыку, а Фальков – сама Музыка». Сама Музыка! И волшебный фальковский звук, и неповторимая фальковская интонация лишь сущностные проявления Музыки, свободной музыкальной стихии.

Неразличимость темы и стиля, смысла и техники, неразличимость и полная явленность – только так и свидетельствуют о Боге, о музыке, о страстях. Он умел это как никто другой. И ему не надо было уметь – он просто делал это.

...16 сентября 2010 года умер великий русский пианист Борис Фальков.

Александр Монахов

Великий дар распознаётся как запах, возвращающий к рождеству – мгновенно и безошибочно. Распознаётся любым из смертных, ведь дары волхвов освящают каждую колыбель. Другое дело, что мы проходим мимо себя, мимо возложенного на нас; но... остаётся запах, дежавю.

Все, кто знал Бориса Фалькова, свидетельствуют: он излучал свет избранности. Те, кто знал... Борис Фальков, начинавший с громкой публичной славы, по ряду причин оставил концертную деятельность. Но сохранились, к счастью, объективные свидетельства гениальности пианиста, свидетельства его избранности – эти, в частности, диски. Записи делались его преданными друзьями, – благодаря им сформирован и сохранён драгоценный фальковский архив.

Разумеется, «нестудийность» даёт о себе знать, но одновременно выявляет ошеломляющую независимость пианизма Фалькова от условий звукопередачи. Так выказывает себя феномен живого, живущего звука, неослабевающее напряжение и торжество именно жизни. То, что мы слышим, и есть жизнь, преображаемая, преображённая его даром.

Он послушен роялю также, как рояль послушен ему. И как подлинный чудотворец раз за разом создаёт эффект первозданности – первозданно звучат Моцарт, Бах, Скрябин... Первозданен Пёрселл. Прикройте глаза, чтобы не только слышать, но и видеть: патина старины, проникновенно-клавесинная барочная изысканность, завораживающая медитативность...

И это не только уважительный поклон в сторону 17-го века, нет – цель Фалькова возвратить полузабытого Пёрселла вечности, сообщить его музыке вневременные координаты.
Вот, кстати, как оценивает это «возвращение» в одном из интервью близкий друг Фалькова, известный пианист Вячеслав Новиков: «Когда я в первый раз, ещё в Киеве, услышал эту музыку в исполнении Бориса, это стало одним из самых сильных впечатлений моей жизни. Он сыграл на бис пьесу, в которой было совсем мало нот. Но за её простотой я услышал неповторимую, единственную в своём роде интонацию, свойственную только великой музыке. И даже теперь, спустя много лет, мнится мне полуфантастическая возможность заинтересованного музыкантского обсуждения какого-либо конкретного материала, скажем, звучащего Пёрселла. Известен, например, вклад Глена Гульда в музыку Баха. Мне думается, Борис куда уникальней и открытия его в музыке куда значительней, поскольку материал Баха неизмеримо богаче и обработан многими поколениями пианистов. А чудо, сотворённое Борисом с Пёрселлом, аналогов не имеет. Замечу, что Пёрселл Фалькова позволит сделать очередной шаг и к Баху, и к полифонии как таковой.

Как Борису удалось это и многое другое? Слово гений кажется мне бессодержательным. Но душа Фалькова была приобщена таким тайнам, которые не открываются набору пусть даже феноменальных способностей. Люблю ли я Фалькова? Я люблю музыку, а Фальков – есть музыка! Правда, это моё убеждение слегка горчит, и горчит по весьма земной причине: самобытность, несравненность, пока они не персонифицированы пошловатыми дамскими восклицаниями, обретаются, как правило, в зоне глухоты».

К счастью, пути музыки неисповедимы: пусть не из концертного зала, но душа Фалькова звучит, триумфально преодолевая зону глухоты, зону молчания. И мы ясно осознаём – он не просто приобщён тайнам, он эти тайны творит. Разве не тайна его Бах, Моцарт, Скрябин? Разве не тайна всё, что оживлено его руками, его сердцем? Он и откровение, и отсутствие выбора для нас, неотвратимо впадающих в наркотическую зависимость от его тембровых красок, объёмности звучания, от его уникального дара: творить за роялем особую – резонансную гармонию, гармонию призвуков, обертонов. Воистину, музыка являет себя через него. И в этом самая большая тайна – тайна – или таинство? – избранности. «Меня ведёт внешняя воля», – утверждал великий русский пианист Борис Фальков.
Чья это воля? Чей замысел во всей недостижимой полноте исполнил избранник? Чьи дары лежали в изголовье его колыбели?

Александр Монахов ↑

Вышел в свет второй двойной компакт-диск Бориса Фалькова, удивительного пианиста, замечательного прозаика и поэта, человека поистине ренессансного масштаба. Конечно же, говорить о явлении такого порядка, каким являлся Борис Фальков сложно, тем более в рамках сопроводительной статьи к диску, но говорить нужно. Вначале дадим слово известному пианисту Вячеславу Новикову, хорошо знавшему Бориса. В этом отрывке своего интервью он говорит об исполнении Фальковым Персела.

«…И когда я первый раз, ещё в Киеве, услышал эту музыку в исполнении Бориса, я подозреваю, что это, наверное, одно из самых сильных впечатлений в моей жизни, потому что буквально произошло чудо. Наверное, его можно охарактеризовать только религиозным термином преображение. Он играл на бис какую-то одну пьесу, где было несколько нот… И вдруг всё перевернулось, я в Борисовом исполнении услышал самую великую музыку, которую я когда-нибудь слышал. Когда это чудо закончилось, и я вернулся домой и открыл ноты и посмотрел, - мир опять для меня принял какие-то объективные структуры, то есть я опять стал понимать, что, всё-таки, Моцарт крупнее композитор, чем Персел, а Иоган Себастьян Бах неизмеримо крупней, но в тот момент и в том исполнении… Счастье громадное, что оно не утрачено, что оно зафиксировано…»

Я же могу вспомнить другой эпизод, связанный с исполнением Персела. В 1984 году Борис прилетал из тогда ещё не тронутого потрясениями Донецка в Челябинск, где давал мастер-классы и выступил в местном музыкальном училище. Начал с Персела, а перед исполнением, стоя на сцене, рассказывал слушателям, что Персел страдал отдышкой, и что это явно прослушивается в его музыке. Потом сел за рояль и продемонстрировал это прерывистой фразировкой. Надо сказать, что такое начало выглядело довольно необычно.
Его яркая интерпретаторская индивидуальность комментировалась порою самыми неожиданными и даже фантастическими для сегодняшнего дня формулировками. Так будучи ещё студентом консерватории, на экзамене по специальности из экзаменационной комиссии ему выдвигались обвинения ни больше ни меньше как в «антисоциальной игре», а профессора-преподаватели долго не могли принять решение, что же ставить студенту Фалькову – пятёрку или двойку. Мнения разделились примерно пополам. Косвенным образом это было признанием той самой индивидуальности, присущей Фалькову-пианисту уже со студенческой скамьи.

В более поздние годы приходилось слышать, что де, Персел это замечательно, но вот Моцарта так исполнять нельзя. О Моцарте – это как раз об изумительном исполнении Рондо h-moll c бесконечно-проникновенными интонациями, где и рояль звучит так, как рояль уже звучать не может…

Здесь следует отметить его удивительное владение звуком, то, что у пианистов называется туше, а остальные люди говорят «рояль как продолжение рук», «звук на кончиках пальцев» и прочее подобное. К тому же Фальков умел рассказать и показать КАК он это делает. Качество редкое. Он был хорошим педагогом, и учились у него не только пианисты.
В советский период Фальков был «невыездным», за границу его не выпускали. В студенческую бытность не посылали на международные конкурсы, даже когда кроме него не было никого из потенциальных победителей. Срабатывал всё тот же, приклеенный к нему «антисоциальный», читай «антисоветский» имидж. Мессиан, прослушав запись своих произведений в исполнении Фалькова, пригласил его во Францию, - и опять не выпустили… Но и работал солистом в Донецкой филармонии, ездил по стране с концертами, много записывался на радио. На фирме «Мелодия» вышел сольный диск-гигант пианиста, так тогда называли большую пластинку.

За границу Борис Фальков всё же уехал. Более двадцати лет прожил с семьёй в Мюнхене. В последние годы много записывался. Но уже, как Глен Гульд, не выходя из дома. Здесь нужно отметить большую роль музыканта и звукорежиссёра Анатолия Ольшанского, который регулярно приезжал из Вены в Мюнхен с профессиональным студийным оборудованием, делал записи , подготавливал их к изданию, занимался реставрацией старых записей.

Руслан Истомин, 1 июня 2015 г., Москва. ↑